Лукаш Адамский: Разбор лжи о 17 сентября 1939 

На протяжении нескольких лет российская дипломатия интенсивно продвигает в СМИ трактовки  17 сентября 1939 года, переписанные дословно из брошюры «Фальсификаторы истории», созданной в СССР при личном участии Сталина в 1948 году.

В 82-ю годовщину советской агрессии против Польши общественное мнение в нашей стране возмутил комментарий МИД России, размещенный в Твиттере, следующего содержания: «17 сентября 1939 г. Красная Армия начала освободительный поход на территории Польши. Советские войска вышли на линию Керзона, не позволив вермахту подойти к Минску. Народы Западной Белоруссии и Западной Украины встретили советских солдат с ликованием». 

Из прилагаемого к твиту видео можно узнать, что в межвоенный период «Западная Украина» и «Западная Белоруссия» были «оккупированы» Польшей, а Варшава тесно сотрудничала с нацистской Германией, отвергая военный союз с Москвой. Когда к 17 сентября вермахт приближался к границе  СССР, а польское правительство уже бежало в Румынию, ввиду чего польское государство практически прекратило свое существование, советские власти, желая не допустить приближения немецких войск к Минску и заодно обеспечить безопасность местного белорусского и украинского населения, приказали войскам Красной Армии пересечь  существующую до сих пор границу. Им нигде не сопротивлялись, наоборот – поход советских войск вызвал энтузиазм местного населения. 

Поддержка российской дипломатией советских пропагандистских интерпретаций агрессии 17 сентября, включая очевидную ложь, такую как побег польского правительства, вызвала недоумение или осуждение со стороны многих иностранных комментаторов. Заявление МИД России подверглось критике со стороны представителей российской оппозиции, таких как Михаил Ходорковский и Владимир Кара-Мурза. Более того, поиздевалась над ним Украина, сделав троллинг комментария МИД России на своем официальном аккаунте в твиттере. Там припоминалось, что Польша была оккупирована – в результате сговора СССР и Третьего рейха. Белорусская дипломатия молчала, однако с речью содержащей те же тезисы, что и комментарий МИД России, выступил 17 сентября Александр Лукашенко, отметивший таким образом новый государственный праздник «народного единства Беларуси», который он учредил несколько месяцев назад.

Комментарии МИД России не новы. Подобные интерпретации регулярно появлялись в последние годы на сайтах МИД России и в социальных сетях российской дипломатии. Более того, их продвигали высшие должностные лица российского государства, включая самого Путина, например, в прошлогодней статье о Второй мировой войне. Кроме того, еще в 1999 году Министерство иностранных дел этой страны выступило с первым в истории постсоветской России громким заявлением против трактовки 17 сентября как агрессии СССР против Польши.   

Возникает в этой ситуации принципиальный вопрос: чего же хочет добиться российское государство, вовлекаясь – вопреки, казалось бы, элементарному разуму и несмотря на опыт провала лжи о катынском расстреле – в так усиленную пропаганду другого исторического вранья?

Международное право или лево?

Причины, почему Россия действует так, а не иначе, лежат так в плоскости политики, как и права. Начнем с последнего. Итак, современная Россия не является, как принято считать, государством – правопреемником СССР, но его… продолжателем. Иными словами, это тот же субъект международного права что и СССР, с той разницей, что он имеет другое название и располагает меньшей территорией.  Что это значит для оценки ситуации 1939 года? Лишь немногие историки, не говоря уже о любителях истории, знают, что в межвоенный период произошли коренные изменения в международных отношениях. Согласно пакту Бриана-Келлога  1928 года агрессивная война была объявлена вне закона, то есть перестала быть легальным инструментом внешней политики.  «Цивилизованные нации» — а все государства стремились к признанию за таковые — уже не могли легализировать захвата чужих стран, ссылаясь на существующий издревле способ расширения территории государства путем «завоевания» и, таким образом, ликвидации другого государства после захвата всей территории последнего, а затем включения его в свою собственную государственную территорию. Запрет войны означал, что невозможно было с тех пор аннексировать даже части территории другого государства, то есть включить ее в свою собственную территорию без его согласия. Для того чтобы приобрести какую-то территорию, необходимо было получить – без войны – согласие государства, которое владело титулом суверенитета по отношению к этой земле.

В этой ситуации признание того, что в 1939 году СССР развязал агрессивную войну против Польши, означало бы, что Кремль признает нарушение с его стороны основных норм международного права. Это также означало бы подтверждение со стороны российского государства того, что выборы, организованные им восемьдесят два года назад на «Западной Украине» и «Западной Белоруссии» с целю придания предстоящей аннексии восточных воеводств Второй Речи Посполитой видимости легальности, были изначально незаконными. Ведь международное право запрещало уже тогда оккупанту предпринимать подобные действия. Наконец, незаконным и, следовательно, также не влекущих за собой юридических последствий, было бы включение восточных частей довоенного польского государства в состав СССР. 

Признавая аннексию, Москва, таким образом, признала бы, что изменение польско-советской границы произошло только после подписания договора о границе от 16 августа 1945 года и передаче Польшей 90% территории, оккупированной в 1939 году Красной Армией, Советскому Союзу. Все, что происходило раньше, включая депортацию польских граждан или интернирование польских солдат на польской территории, являлось вопиющим нарушением международного права и полномочий оккупанта. Это, в свою очередь, открыло бы путь для граждан Польши, Украины, Литвы и Белоруссии добиваться от России компенсации за нарушения международного права, в частности Четвертой Гаагской конвенции, регулирующей права оккупанта. Хуже того, у Москвы больше не было бы аргументов для того, чтобы отвергнуть позицию стран Балтии, с точки зрения международного права очевидную, что СССР оккупировал их до 1991 года.

Отметим здесь, что СССР пытался узаконить действия Красной Армии, представляя их как гуманитарную операцию на «ничейной земле», происходящую после «фактического прекращения существования польского государства». В этой интерпретации СССР обеспечил возможность местному населению организовать временное управление «Западной Белоруссии» и «Западной Украины» так, чтобы оно могло реализовать свое право на самоопределение. Однако СССР уже в 1941 году, после нападения Германии, отказался от позиции, что польское государство прекратило свое существование. Он возобновил дипломатические отношения с Польшей. В то же время, однако, заявил, что право на самоопределение имеет приоритет над принципом уважения территориальной целостности соседа.  Советская доктрина международного права в последствии оправдывала это тем, что СССР имеет обязанность придерживаться только «прогрессивного международного права», а не норм права «буржуазного». 

Вбить клин между Польшей и Беларусью

Еще сильнее на позицию Кремля влияют политические соображения. Москва относится к белорусскому режиму как к своему ближайшему союзнику, и в то же время не оставляет надежды, что через какое-то время ей удастся привлечь на свою сторону многих украинцев, особенно из южной и восточной Украины. С другой стороны, она относится к Польше как к противнику, затрудняющему последних несколько сотен лет достижение или поддержание политического единства пространства исторической Руси. Это означает, что продвижение антипольских исторических интерпретаций, в частности исковерканного образа Речи Посполитой и межвоенной Польши, даже в тех случаях когда это абсолютно нелепо, может с точки зрения Кремля принести только пользу. Для него это просто инструмент распространения среди белорусской общественности антипольских взглядов. Ведь не только Лукашенко, но и белорусская оппозиция, за редким исключением, разделяют тезис о разделе «Западной Белоруссии» в межвоенный период. Да, последняя не хочет праздновать 17 сентября с Лукашенко, но не потому, что отвергает тезис о «воссоединении» Беларуси, а потому, что понимает последствия этого объединения – то есть вынужденную советизацию населения и массовые репрессии. Да и понимают чувствительность этой темы для поляков. С другой стороны, в Беларуси не ставится под сомнение целесообразность использования термина «Западная Беларусь» в межвоенный период, и не ставится под сомнение тезис о том, что Рижский договор был дележом белорусских земель.  Тот, кто понимает слабую методологическую основу таких взглядов, часто боится распространять свои аргументы – ведь они могут быть использованы для делегитимизации создания и существования независимого белорусского государства или вызвать волну эмоции и критики по отношению к их автору.

Впрочем лукашенковские и кремлевские интерпретации 17 сентября легко поставить под сомнение.  Специалистам очевидно, что убедительно проверить не только волю местного населения – принадлежать ли ему к тому или иному государству –  но даже его идентичность, не представляется возможным. Ведь переписи, проведенные на одной и той же территории российскими властями в 1897 году, немецкими в 1916 году, польскими в 1919, 1921 и 1931 годах, дали разные результаты. Достаточно сказать, что по расчетам, основанным на результатах переписи 1931 года – они были опубликованы в Статистическом ежегоднике за 1941 год, изданном польским правительством в Лондоне – 49% населения земель, входящих в состав Советской Белоруссии, говорило на польском языке, на белорусский – 23%; в то же время 43% населения этой территории были католиками, а 46% населения — православными. Даже если учесть, что перепись 1931 года недооценивала численность белорусского населения на несколько процентов, общая картина не изменится.  Утверждение об объективном существовании Западной Беларуси до 1945 года не может быть обосновано ни национальным составом населения этой территории в то время, ни ее государственной принадлежностью, ни прошлым этих земель. Она существовала только в воображении многих белорусов и в доктрине и пропаганде  Советского государства.

Что ждет нас в будущем?

Анализируя причины российской пропаганды о 17 сентября следует, естественно, обратить внимание на желание Кремля защищать доброе имя СССР, что является главной директивой путинской исторической политики, а также на влияние инерции  мышления. Историография знает много случаев повторения тех или иных интерпретаций, рассматриваемых как очевидность или «факты», без малейшей критики и осознания их пропагандистских или идеологических корней. В настоящее время, например, в российских учебниках, на картах Второй мировой войны, напечатанных в России, такие города, как Вильнюс, Львов, Белосток или Перемышль показываются как советские города – последние два были, согласно этой трактовке, переданы Польше в 1944 году.  Миф об обороне Бреста в 1941 г., как именно советского города, оказал значительное влияние на мышление российских историков и широкой общественности, не интересующихся Польшей, а тем более вопросами международного права. В этой ситуации устоявшиеся интерпретации, известные не только из трудов профессиональной историографии, но и школьных учебников или СМИ, зачастую просто ретранслируются. Это, в свою очередь, на основе обратной связи влияет на политический дискурс сегодняшней России равно как на убеждения Кремля и российской дипломатии. Отметим, что по результатам исследования, проведенного год назад Центром польско-российского диалога и согласия,  только 19% россиян (29% молодежи до двадцати четырех лет) согласны с тезисом, что 17 сентября 1939 года СССР совершил агрессию против Польши.

Перспективы изменения в ближайшем времени отношения российского государства к агрессии 17 сентября невелики. Российской элите пришлось бы не только отказаться от презрения к международному праву, но и свести счет с советским тоталитаризмом, в том числе работая над устранением мифов, созданных этим тоталитарным государством, из коллективной памяти россиян.   Поэтому следует предположить, что пока Путин и Лукашенко – на данный момент почти семидесятилетние – будут оставаться у власти, Польшу, с одной стороны, и Россию с Беларусью –  с другой, будет разделять трактовка 17 сентября.   Некоего оптимизма добавляет только то обстоятельство, что поддержка пропаганды 17 сентября заметно ниже среди российской молодежи,  и многие российские оппозиционеры и интеллектуалы  открыто выступают против нее.

Лукаш Адамский

историк и политический аналитик; исследователь польско-советских и польско-украинских отношений; заместитель директора Центра польско-российского диалога и согласия